И стих рояль. Со стула резко Поднялся огневой игрок И, став белей, чем в храме фреска, Склонился у любимых ног, Целуя ледяные руки, Упал в бездонные от муки Ненаглядимые глаза, Поднятые на образа, Чтоб образов игры не видеть, Витающих под потолком… И Lugne сказала: «Не знаком Мне Демон Ваш. Боюсь обидеть: В нем торжествующий порок…» Отпрянул от нее игрок…
26
И пролетела в стихшем зале, Крылами сумрачно шурша, Средь гиацинтов и азалий, Гордыни полная душа. И льдом повеяло от лета… Поблекла стульев позолота… Леандр, закрыв лицо, молчал… Еще теплел, еще звучал Рояль, напоминавшию плаху… Вдруг Кира быстро к игроку Прошла и, наклонясь к виску, Поцеловала, и с размаху Упала навзничь, закричав: — Прославленный всеславьем слав! —
27
И поздней ночью две кузины Имели крупный разговор. В непроходимые трясины Он их вовлек. И с этих пор Как в них вошло недоуменье Друг перед другом, единенье Нарушилось, и дружба их Увяла разом. Для других Могли возникнуть компромиссы, Но не для целостных натур — Пути такие. Скорбно хмур Был облик будущей актрисы, И бледные черты остры, Когда расстались две сестры…
28
— Вы гений милостью господней, Искусствник Вы par excellence! О, я постигла Вас сегодня, И мной обожествлен Ваш транс. Поймите, что она — малютка Пред Вами. Для ее рассудка Вы непостижны. Вы — титан, Иной удел Елене дан. Она Вас любит, — я не знаю… Она, так думая, не лжет, Но никогда Вас не поймет И не придет к Вам, как к Синаю. Не верьте правде малых сих: В ней часто гибель для больших.
29
Я полюбила на закате, — На озере монастыря, — И мягкое рукопожатье, И Ваших синих глаз моря, Я полюбила Ваши пальцы, — Клавиатурные скитальцы, — Я полюбила Вас всего, Сама не знаю отчего. Вы никогда мне не приснились, Ни до, ни после — никогда. И Вас я не ждала года, Но встретились и полюбились. Но Вашей быть я не могу: Я музу Вашу берегу. —
30
Леандр прочел и, вспомнив Киру Признательно, чуть побледнев И, отхотев на время лиру, Любви… Елены захотел! И написал: «B леса я еду. Хотите вместе. Завтра, в среду. Вокзал Балтийский. В два часа». …Они поехали в леса, Туда, к монастырю глухому, Где встреча первая была, Где служба на закате шла, Где провожал он женщин к дому, Где вечер протекал без слов, Где запад грустный был лилов…
31
Ночь тихо колокол качала, Окрестность благостью даря. Как быстро тройка их домогала До белых стен монастыря! Тепло друзьям в дохе сибирской, Тепло и в келье монастырской Сидеть у печки на полу, Смотря на символ наш — золу… Принципиальных расхождений Умолкла тяжкая чреда: Они болтают без труда, Исполненные впечатлений Лесов со снежной бахромой И ласки старины хромой…
32
Сереют сумраки, — все ближе Вечерней нежности черед, С собой захваченные лыжи Леандр тюленьим жиром трет, Его у печки нагревая И легким слоем покрывая Отполированную гладь, Носящую живую кладь… Как удержаться, чтоб попутно Вновь не прославить лыжный спорт? Ведь мне, кто жить в природе горд, Нужна почти ежеминутно По зимам скользкая доска, Какой прихлопнута тоска…
33
Они выходят за ворота, Во тьме спускаются на лед. Им кажется, что третий кто-то За ними, крадучись, идет. Иль это небо сыплет хлопья? Иль это мысль его утопья Шуршит воскрыльями в тиши? Кому бы здесь и быть в глуши? Уснуло озеро под снегом. Они скользят на лыжах вдаль Сквозь снег, — как с мушками вуаль, — Довольные своим пробегом. Не видно звезд и нет луны. Все, все сказать сердца вольны.
34
— Чего ты ждешь? — она спросила. — Я жду тебя назвать своей. — — Во мне пока бессильна сила Покинуть мужа и детей. — — Но, Lugne, пойми, я жду развода. — — Не жди, Леандр, моя свобода Без крыл, и больше не парит, — Мне это совесть говорит. Не создана я для измены, — В измене ложь: я правду чту. Друг в друге видим мы Мечту, — Довольно с нас. Не мучь Елены. Пусть будет свет. Не нужно тьмы: Лишь друг вне друга вместе мы.
35
Ты говоришь: развод, — как будто Исправит что-нибудь развод. Развод — пустяк, развод — минута, А знаешь ли, что значит — год? Не только год счастливой страсти, Любви слинялой, полной сласти, — А год, мой год тяжелых мук? А здесь не год, Леандр, подумай: Двенадцать лет, двенадцать лет, Двенадцать лет, как счастья нет, Двенадцать лет тоски угрюмой, И чуждый муж, но все же свой, Привычный, человек живой!
36
Он любит Lugne твою, как может. Где силы сделать боль ему? Его судьба меня тревожит. Такой ценой я не приму, Поверь мне, счастья: этот праздник, Пожалуй, хуже был бы казни.