Том 3. Менестрель. Поэмы - Страница 31

К оглавлению

31

Они «задали стрекача»…
Мы вскоре с боем помирились,
Вновь дружба стала голуба.
Мне в нос всплывал не амарилис,
А запах масла из боба…

8

Вот в это время назревала
Уже с Японией война.
И, крови жаждя, как вина,
Мечтали люди — до отвала
Упиться ею: суждена
Людскому роду кровь в напиток, —
Ее на свете ведь избыток.
И людям просто пир не в пир,
Коль не удастся выпить крови…
Как не завидовать корове:
Ведь ей отвратен лязг рапир!
Туман сгущался, но, рассеяв
Его, слегка поколебал
Наместник царский, Алексеев,
Угрозу битв, устроив бал,
В противовес всему унынью.
Тогда в кипящий летний зной
Над всею необъятной синью,
Верней сказать: над желтизной, —
Красавец-лебедь, мелких бурек
Не замечавший в громе бурь,
Наш броненосный крейсер «Рюрик»
Взвивает гордо флаг в лазурь.
К нему вперед пуская катер,
Припятитрубился «Аскольд»,
От «Рюрика» встав на кильватер.
И увертюрой из «Rheingold»
На крейсере открытье бада
Оповещают трубачи.
Как он, потомок Ганнибала,
Я бал беру в свои лучи.

9

К искусственному водопаду
На палубе подвешен трап.
Всю ночь танцует до упаду
Веселья добровольный раб:
Будь это в Ницце ли, в Одессе ль,
Моряк — всегда, везде моряк!
И генерал приморский Стессель
Шлет одобрительный свой «кряк».
И здесь же Старк и Кондратенко,
И Витгефт с Эссеном, и Фок,
И мичманов живая стенка,
И крылья, крылья дамских ног!
Иллюминованы киоски,
Полны мимоз и кризантэм.
По рейду мчатся миноноски
С гостями к балу между тем.
Порхают рокотно ракеты,
Цветут бенгальские огни.
Кокеток с мест берут кокеты…
А крейсер справа обогни,
И там, у Золотого Рога,
Увидишь много-много-много
И транспортов, и крейсеров
В сияньи тысяч огоньков…
Тут и «Паллада», и «Боярин»,
И тот, чье имя чтит моряк,
Чей славный вымпел оалтарен,
В те дни обыденный «Варяг».
«Аскольд» поистине аскольдчат.
Вокруг хрустят осколки фраз
И в дальнем воздухе осколчат
Мотивы разных «Pas de gráce»…
Военной строгости указки
Бросает в воду вальса тур.
Эскадра свой справляет праздник,
И вместе с ней весь Порт-Артур.
В серебряных играет жбанах
Шампанское, ручьем журча,
В литаврах звон, а в барабанах —
Звяк шпор весеннего луча!
Замысловатых марципанов
Полны хрустальные блюда,
И лязг ножей, и звон стаканов,
И иглы «ягодного льда»…
Какой бы ни был ты понурик,
Не можешь не взнести бокал,
Когда справляет крейсер «Рюрик»
В ночь феерическую бал!..

10

За месяц до войны не вынес
Тоски по маме и лесам,
И, на конфликт открытый ринясь,
Я в Петербург уехал сам,
Отца оставив на чужбине,
Кончающего жизнь отца.
Что мог подумать он о сыне
В минуты своего конца,
В далекой Ялте, в пансионе?
Кто при его предсмертном стоне
Был с ним? кто снес на гроб сирень?
На кручах гор он похоронен
В цветущий крымский майский день.
Я виноват, и нет прощенья
Поступку этому вовек.
Различных поводов скрещенье:
Отца больного раздраженье,
Лик матери и голос рек,
И шумы северного леса,
И шири северных полей —
Меня толкнули в дверь экспресса
Далекой родины моей.
Чтоб целовать твои босые
Стопы у древнего гумна,
Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!

Toila

Падучая стремнина
Роман в 2-х частях

Пролог

Кто говорит, что в реках нет форелей,
В лугах — цветов, а в небе синевы,
У арфы — струн, у пастухов — свирелей?
Кто говорит, не знаете ли вы?

Кто говорит, что в песне нет созвучий,
В сердцах — любви, а в небе — нереид,
Что жизнь — пустой, нелепый только случай?
Не знаете ли вы, кто говорит?

Да только тот, кто чужд душой искусству,
Фантазии, любви и всплеску вод,
Кто не дает в груди развиться чувству
И гонит прочь его, — да, только тот.

* * *

И лишь поэт, безвозрастный ребенок,
Юродивый, блаженный и пророк,
Чья мысль свята, чей слух прозрачно-тонок,
Кто знает путь в заоблачный чертог.

О, лишь поэт, вседневно ждущий Чуда,
Печальное увидевший в смешном,
Великое в ничтожном, в царстве блуда
Услышавший моленья о ином.

Лишь он один владетель душ народа
Постиг, взойдя на нерушимый трон,
Какую мощь таит в себе природа,
Каким бы сам ничтожным ни был он.

Ничтожны все, рожденные в убогом
И бренном мире нравственных калек,
Но в миг, когда поэт стал полубогом,
Остался человеком человек.

* * *

И в этом их различье. Так для света
Нередко трудно вникнуть в суть стихов:
Ведь для того, чтоб воспринять поэта,
Необходимо знать язык богов.

Ему нельзя в земной учиться школе,
Недопустим для смертных и Парнас,
В лесу, в горах, в степях и в поле
Познать язык возможно, не учась…

И в светлый миг, когда познают люди
Язык богов, смысл мира станет прост.
Нежней цветов вздохнут тогда их груди
И засияют взоры ярче звезд.

Так пусть молчат прозаики-невежды.
Ах, не для них и святость, и краса,

31