Как бегали мы за ландышами Серебряными втроем: Две ласковые милые девушки, — Две фрейлины с королем!
У вас были платья алые, Алые платья все. По колени юбки короткие, Босые ноги в росе.
У вас были косы длинные, Спускавшиеся с висков На груди весенне-упругие, Похожие на голубков…
У вас были лица смелые, Смеющиеся глаза, Узкие губы надменные, И в каждой внутри — гроза!
У вас были фразы вздорные, Серебряные голоски, Движения вызывающие, И ландышевые венки!
Все было вокруг зеленое, Все — золото, все бирюза! Были лишь платья алые, В которых цвела гроза.
Я помню полоски узкие Меня обжигавших уст… Как чисто звенели ландыши, Запрятанные под куст.
Как нежно слова эстийские Призывели над леском! Как быстро сменялись личики Перед моим лицом!..
Ах, это у моря Финского, От дома за десять верст, — Веселые сборы ландышей, С восхода до самых звезд!
Ах, это в пресветлой Эстии, Где любит меня земля, Где две босоногие фрейлины, — Две фрейлины короля!
Расцвет сирени культивированной
Цвела сирень малиново-лилово И бело-розово сирень цвела… Нас к ней тропа зигзагами вела Чрез старый парк, нахмуренный елово.
Налево море, впереди река, А там, за ней, на кручи гор, сирени Уже струят фиоль своих курений И ткут из аромата облака.
Цвела сирень, и я сказал Фелиссе: «Руке моей не только брать перо!..» И отвечала мне она остро: «Цветет сирень — и крупная, и бисер»…
Ночь нервная капризна и светла. Лобзанья исступленнее укуса… В тебе так много тонкости и вкуса. Цвела сирень, — у нас цвели тела.
Поэза верной рыболовке
Идем ловить форелей на пороги, В леса за Aluoja, к мызе Rant. Твои глаза усмешливы и строги. Ты в красном вся. Жемчужно-босы ноги. И меж двух кос — большой зеленый бант.
А я в просторной черной гимнастерке, В узорной кепке, в русских сапогах. Не правда ль, Tüu, если взоры зорки, Сегодня здесь, а завтра мы в Нью-Йорке. И некая тревожность есть в ногах?
Остановись у криволапой липы И моментально удочку разлесь: Форелей здесь встречаются все типы, У обезводенных так сиплы всхлипы, А иногда здесь бродит и лосось…
И серебро, и золото, и бронза! Широкие и узкие!.. Итак, Давай ловить восторженно-серьезно, По-разному: плечо к плечу и розно, Пока домой нас не погонит мрак.
Придя домой, мы рыб свернем в колечки, И сварим их, и сделаем уху. А после ужина, на русской печке, Мы будем вспоминать о нашей речке И нежиться на кроличьем меху…
По грибы — по ягоды
Мы шли от ягоды к ягоде И от гриба к грибу На дальнюю мельницу Lagedi, В приветливую избу.
В лесу бежала извивная Порожистая река. Дрожала в руке узывная Талантливая рука.
И чувства чуть поздноватые В груди чертили свой знак: И щеки продолговатые Твои алели, как мак.
И выпуклости бронзотелые Чуть бились под блузкой твоей. И косы твои параллельные Спадали вблизи ушей.
И очи твои изумрудные Вонзали в мои свою сталь, Скрывая за ней запрудную Безудержную печаль.
Даря поцелуи короткие, — Как молния, их лезвие! — Бросала ты строки четкие Свои — о себе, про свое…
В них было так много лирики, Была она так резка… Смотрел, как тают пузырики В ключе на опушке леска.
Смотрел, как играет с мушкою, Выпрыгивая на мель, Быв в то же время игрушкою Сама для меня — форель…
Мы ели чернику черную, Фиолевый гоноболь, Срывали траву узорную И сладкую знали боль…
Погода стояла дивная, Чуть перились облака, А рядом, как ты, узывная, Стремглавно неслась река.
Твои поцелуи
Твои поцелуи похожи на розу, Которая ветром прижата к другой. Твои поцелуи похожи на грезу, На грезу о жизни какой-то иной…
Лобзанья твои исступленно лазурю (Для самоубийцы пленителен гроб…) Твои поцелуи похожи на бурю! На бездну! на хаос! на зной! на потоп!
О, если б…
О, если б ты могла услышать, Что говорит моя душа, — Высокий дух твой стал бы выше, И ты б затихла, не дыша!
О, если б ты могла увидеть, Какие в сердце спят края, — Ты позабыла б об обиде, Какую причиняю я!
О, если б ты могла почуять, Как я безгрешен, несмотря На все грехи, — меня целуя, Ты б улыбнулась, как заря!
Триолет («Она сидит мечтанно над рекой…»)
Она сидит мечтанно над рекой, Смотря в ее синеющие глуби, Вдыхая упоительный левкой. Она сидит часами над рекой, Зачерпывая изредка рукой